Афинность Томска длиною в век

Появление первого за Уралом университета помогло Томску прославиться на «умной» почве и стать «Сибирскими Афинами». Как менялся образ города в течение века и почему внимание писателей было сосредоточено на его афинности — в нашем материале.

статье «Жизнь и смерть “Сибирских Афин”» доктор филологических наук Вячеслав Суханов и доктор политических наук Алексей Щербинин рассказывают, как Томск обрел греческий облик и что случилось с ним потом.

До сих пор неизвестно, кто первым назвал Томск «Сибирскими Афинами». Чаще всего эти слова приписывали князю Константину Вяземскому. Во время путешествия в Томск в 1891 году он нашел сходство у сибирской глубинки с Афинами: «…Посреди города — небольшой холм, с него виден весь город. Это все очень напоминает Акрополь Афинский; тот тоже возвышается посреди города».

Статья историка Александра Хахалкина «Томск в 1891 году. По путевым запискам князя К. А. Вяземского» открыла другое мнение на эту историю. В ней эксперт представил целый фрагмент дневника Вяземского, из которого стало ясно, что вид с холма только в «банальном виде» походил на Акрополь.

Вскоре Томск ждали новые успехи — появление первого в России Дома студента и Ботанического сада, планировка Университетской рощи. Именно университет стал площадкой для инноваций: первых газовых фонарей, первого в Сибири железобетонного моста и даже гидроэлектростанции.

В начале XX века название «Сибирские Афины» стало символом образованности и просвещения. Наступила новая эра развития Сибири. А первая «акропольская» версия к тому времени полностью исчезла.

На Воскресенской горе в Томске раскинулись «сараи, лачуги да помойные ямы», что мало напоминало скалистый, ничем не застроенный холм греков. Правда, есть кое-что общее — красивая панорама.

Была и вторая версия появления неофициального названия Томска. Считалось, что город обрел греческий облик после открытия первого университета в Сибири. Афины и Томск «породнились» в сознании людей именно на «умной» почве.

Университет для России XIX века — редкое явление. Первое такое учебное заведение в регионе стало символом другой жизни. В этот образ стали активно инвестировать промышленники и купцы.

Доктор филологических наук, заведующий кафедрой истории русской литературы ХХ века ТГУ

Доктор политических наук, профессор, заведующий кафедрой политологии ТГУ 

Вячеслав Суханов

Алексей Щербинин

Князь Вяземский
Источник: Московский областной общественный фонд историко-краеведческих исследований и гуманитарных инициатив

Томский государственный университет
Источник: Краткий исторический очерк Томского университета: за первые 25 лет его существования (1888–1913 г.г.)

Передний фасад главного университетского корпуса
Источник: Краткий исторический очерк Томского университета: за первые 25 лет его существования (1888–1913 г.г.)

Дом общежития студентов
Источник: Императорский Томский университет, 1880–1892

Оранжереи ботанического сада, часть теплицы и ботанического дома, 1897 г.
Источник: архив Сибирского ботанического сада

Образ «Сибирских Афин» в 1920-х стал известен и в литературе. Изображение «афинного» города в произведениях стало еще одной причиной для его посещения.

Необычный ракурс на сибирскую глубинку в поэме Велимира Хлебникова «Шаман и Венера» стал привлекать в Томск новых туристов. Сюжет произведения строился вокруг искушения языческого Шамана богиней Венерой. В поэме сталкиваются два мира: восточный и европейский, дикий и культурный, природа и цивилизация. Автор раскрывает, как между собой взаимодействуют две крайности — «дева страсти» и старый Шаман.

Но ни первый институт, ни труды Потанина или даже сказания о таинственном старце Федоре Кузьмиче не интересовали Мартынова. Его целью было увидеть «Хлебникову Сибирь».

Реальный Томск середины 1920-х годов не совпал с поэтическим образом. Уже с вокзала он заметил, что увиденное им «ничуть не соответствовало <…> представлениям ни об Афинах, ни об “Хлебниковской Сибири”».

Единственное утешение после «утраченных иллюзий» — знакомство с университетом, который все еще воспринимался как «Храм Науки». При этом для поэта учебное заведение и город никак не связаны — они сами по себе.

Велимир Хлебников
Источник: Дом-музей Велимира Хлебникова

Леонид Мартынов
Источник: Большая Российская энциклопедия

В тридцатые годы XX века единственным «конкурентным преимуществом» Томска был университет. Образ «афинного» города исчез, а название «Сибирские Афины» выпало из активного употребления. Людям нужно было массовое образование, а не «храм науки».

В романе Ильи Эренбурга «День второй» жизнь Томска в 1930-х годах изображалась апокалиптически: «В голодные и холодные годы люди разбирали заборы и дома на топливо. Новых домов не построили. Построили только новый цирк. Дома гнили и падали…» Описание быта города показало, что Томск «сдался» и остался в прошлом.

В произведении автор отмечал, что судьбу города можно легко распознать по хлебу, который едят местные жители. По его наблюдениям, там, где были построены «города-гиганты», хлеб был мягким и светлым. А в «Сибирских Афинах» — «черный, мокрый и тяжелый: пятилетка обошла Томск, и Томск умирал».

В романе всего раз было употреблено название «Сибирские Афины» — и то как ироничная самохарактеристика горожан: «В те времена, когда люди любили не Америку, но классический стиль и велеречие, они шутя называли Томск “Сибирскими Афинами”».

Автор считал, что надежда на спасение есть, потому что университет и студенчество помогают городу пережить творение социалистического мира, а также дают ему «вторую жизнь»:

Томск у Эренбурга — фабрика естественнонаучного образования масс. В романе показано, что на место «храма науки» и знаний пришли навыки, которые необходимы для индустриальной перестройки СССР.

Иннокентий Бутаков, специалист в области теплоэнергетики и профессор Томского Политехнического института (ТПИ), пытался вернуть «афинность» Томска в 1945 году.

В своем письме в газете «Известия» он призывал восстановить былую славу города как научного сибирского центра, а также использовать новую метафору — «Сибирский Оксфорд».

Страна в то время заканчивала войну. По словам авторов статьи, СССР видел в Томске и его вузах не Оксфорд, а «кузницу кадров». Из-за этого власти было невыгодно держать город в областном подчинении с «уездной» категорией снабжения.

В послевоенный период вновь «замерцал» образ Томска, рожденный в романе «День второй» Эренбурга. В нем видна окончательная трансформация города: с гуманитарных «афинских» наук он перешел в «кузницу кадров».

Роман «День второй»
Источник: Auction.ru

Илья Эренбург
Источник: РИА Новости, Абрам Штеренберг

В Томск приехали десятки тысяч студентов. Они не знали истории города <...> Они приехали, чтобы изучать физику, химию или медицину <...> Их было сорок тысяч… Они знали, что через несколько лет они будут управлять страной, лечить и обучать, строить заводы, налаживать совхозы, буравить горы, чертить планы мостов и, забираясь в самую глушь необъятной страны, весело тормошить сонных людей, как тормошит их яркий день, своими лучами взламывая ставни. Так зажил Томск второй жизнью.

Илья Эренбург

Иннокентий Бутаков
Источник: архивы ТПУ

В 1956 году во всесоюзном журнале «Огонек» выходит спецвыпуск о Сибири, и в нем вновь обнаруживается «афинский след». Это заметно в очерке Сергея Морозова «Томск — город университетский».

В нем автор, профессор Иннокентий Бутаков, встречал читателей в роли гида по университетскому Томску, рассказывал о городе и жизни в нем. Возникает образ «чудного старика», который созвал к себе молодежь со всей Сибири:

В очерке Бутаков обратил внимание на один из важных компонентов «Сибирских Афин» — студентов, и привел статистику, что каждый десятый житель города учился в вузе или техникуме.

Морозов уделил внимание и рассказу о Научной библиотеке Томского государственного университета. Атмосфера «научки» пленяет: «В двухсветном, пронизанном солнцем зале всегда полным-полно. Сотни голов склонились над учебниками, картами и чертежами. Геологи и почвоведы, электротехники и строители, историки и филологи получают здесь литературу по любой отрасли знания».

Изображения студентов встречались и в стихотворении Роберта Рождественского «В Томске — экзамены!» В 1964 году поэт описывал привычную для города суматоху во время сессии:

Итоги учебного семестра поэт описывал как ключевое событие в жизни города. При этом лирический герой связывал всех жителей Томска с образованием:

«Знания пронизывают все: лица студентов, воздух, асфальт, сквозь который проступают “формулы, графики и теоремы…”», — пишут авторы статьи.

По их мнению, поэт метафорически определил Томск как экзаменатора, который размышлял над судьбой будущих граждан страны:

В 1960-е годы был обнаружен смысловой разворот в исчезнувшем образе «Сибирских Афин». Теперь связь устанавливалась не только с образованием, но и с человеком. Томск стал именно «студенческим городом, городом молодости».

«Так уж начертано волей судеб, —
не принимаю
ничьих возражений:
если ты в Томске,
Ты — или студент,
или имеешь
к тому
отношение...»

«неужто же выйдет
какой-нибудь толк
из этих очкариков?
Из этих девчоночек?
Неужто же это они —
исток
наук,
в которых — упрямство и дерзость?!»

… и старый город обернется к нам тысячеликим обликом молодости.

Томск пыхтит.
Напрягается Томск.
В Томске за тридцать цепляется Цельсий.
В Томске жара и волнение толп.
Сессия в Томске!
Сессия!

Иннокентий Бутаков

Роберт Рождественский

Фотографии к рассказу о научной библиотеке
Источник: журнал «Огонек», автор Семен Фриндлянд

Роберт Рождественский
Источник: семейный архив Рождественских

В 2000-х годах из-за политических битв за пост мэра в Томске начали «наживаться» на символе «умного города». Деструктивные выборы привели к тому, что у горожан возникло двойственное отношение к «умной» идентичности Томска.

Историко-филологический роман Юрия Щеглова «Еврейский камень, или Собачья жизнь Эренбурга» предстал в виде воспоминаний рассказчика. Сначала главный герой рассказывал о Томске как об университетском городе:

При этом в тех же воспоминаниях героя Томск 1930-х — начала 1950-х годов предстал далеким от просвещения — в нем господствовал страх: «Томское НКВД не прибегало к камуфляжу, как московское <…> и перебрасывало заключенных с места на место не таясь, особенно летом и осенью».

Город стал негласной ссылкой для неугодных: «В Томск загоняли вовсе не одних евреев. Русских штрафников здесь было полно. <...> Философа и полиглота профессора Ярошевского пригнали из солнечного Фрунзе в сибирские Афины, чтобы не портил научный киргизский пейзаж».

В этом контексте образ «Сибирских Афин» был иронически снижен и показан как официальный штамп. «По сути, можно говорить о постепенной трансформации образа в концепт, обслуживающий региональную мифологию», — утверждают авторы статьи.

В конце 1990-х образ вовсе исчез из стихотворений томских поэтов. Обозначение города как «Сибирских Афин» можно было найти только в поэзии низкого качества, а также в Интернете.

Полвека прошло, а знаменитая Университетская роща, с просвечивающим сквозь необлетевшую листву зданием, не изгладились из памяти. <...> Роща и университет — одно целое. Погружение в рощу вызывает особые чувства, а гулкий прохладный вестибюль переносит мгновенно в совершенно неведомую и неуловимо чем одухотворенную реальность.

Это не значит, что в стихах нет образов томского городского пространства, но это образ города индивидуально пережитый, воспринимаемый и изображаемый как часть личной духовной и эмоциональной биографии автора, не имеющей ничего общего с далекими Афинами.

Юрий Щеглов

Вячеслав Суханов, Алексей Щербинин

Роман Юрия Щеглова «Еврейский камень, или Собачья жизнь Эренбурга»
Источник: LiveLib

Юрий Щеглов
Источник: Livejournal

Разрушение образа «Сибирских Афин» как символа образованности предстало во всей дальнейшей современной томской поэзии. В стихотворении Алексея Редчица «Городской романс» город изображен смертельно больным:

В стихотворении Владимира Антуха «Родному городу» Томск советского периода — это образ пространства, в котором отсутствовала связь времен, уничтожена «застывшая музыка» как носитель исторической памяти. В городе был взорван базар, а на его месте построили театр, «похожий на элеватор», вместо старого кладбища — завод, даже вода ушла из Томи, потому что было уничтожено ее естественное русло. И только тюрьма осталась на своем месте.

Окончательное разрушение образа «Сибирских Афин» можно найти в одноименном стихотворении Николая Конинина. В нем современный Томск — это пространство вторжения западной культуры фаст-фуда:

В начале 2000-х годов реальное содержание образа «Сибирских Афин» исчезло, так как с конца XIX века «умные города» возникали практически во всех частях мира.

Процесс происходил поэтапно: сначала появились кибергорода, затем — «цифровые», «интеллектуальные», и, наконец, «умные». Развитие этого концепта показало переход общества от технологий к человеческим ценностям информационной эпохи.

Парится в своем автомобиле
Безутешный автор этих строк.
Погибает город, погибает
От тромбоза долбаных дорог.

Вместо снежной нежной каши
Мы в осколках кока-колы.
Мусор «маде им не наше»,
Европейские приколы.

Алексей Редчица

Николай Конинин

Владимир Антух
Источник: областная библиотека им. А. С. Пушкина

Анастасия Хмезюк

автор текста