Духи леса

Той осенью я была влюблена. Весь сентябрь пролетел в прогулках по городу и поцелуях на лавочках. В начале октября я решила, что пора совместить мои увлечения: нового возлюбленного и туристические походы.

У подруги, с которой мы ещё в школе занимались спортивным ориентированием, я одолжила большой рюкзак на 80 литров и четырёхместную палатку.

— Точно не поедешь с нами? — спросила я подругу.

— Неее, у меня в субботу дела, — ответила она, хитро улыбаясь. — А вы отдыхайте там, развлекайтесь.

И дала мне ещё два спальника. У меня, правда, был свой, но отечественного производства, очень толстый, занял бы сразу треть рюкзака. А её спальники были иностранные, компактные, и их можно было соединить в один большой двухместный спальник. Что мне и было нужно.

— А можно я друга позову с нами? — спросил мой возлюбленный. — Он тоже ходит в походы!

Я вообще-то мечтала провести романтическую ночь в лесу вдвоём. Но, с другой стороны, ещё один опытный походник мне не помешает. Ведь мой избранник ни разу в жизни не спал в палатке. И я не стала возражать.

Поход мы запланировали на вторые выходные октября. Бабье лето и золотая осень удачно совпали в это время в Подмосковье. Но выехать в субботу пораньше не получилось — мой возлюбленный не хотел пропускать пары в универе. Так и приехал к Савёловскому вокзалу прямо с занятий: с небольшим рюкзаком и в начищенных до блеска камелотах.

— Давай поменяемся, — я показала ему на свой огромный рюкзак, который поставила на асфальт.

— Конечно, — ответил он, — только неси аккуратно, у меня там тетрадь с лабораторками.

— И ты тоже неси аккуратно, у меня там чай в термосе, — засмеялась я в ответ, — кипяток!

Мы взялись за руки и зашли в здание вокзала. Его друг уже был там. Представился как-то странно — Сильмариэль, Галадрион — что-то в этом духе, с первого раза не выговоришь. Обычное имя он тоже назвал, только оно сразу вылетело у меня из головы. Пусть будет Антон. Он казался чуть старше нас, был кудрявый и совершенно не в моём вкусе.

Мой объект обожания тоже имел смешную кличку — Киса. Понятия не имею, почему. Я звала его просто Витя.

Это я решила ехать по Савёловскому направлению. Однажды я уже доехала по нему до самого конца Московской области — до Дубны, и по пути меня очаровал бесконечный и прямой, как рельсы, канал имени Москвы. Из окна электрички я видела проходящие по каналу баржи и с тех пор мечтала, как здорово будет поставить палатку у воды, смотреть на эти баржи вблизи и слушать, как шумит в канале неторопливая тёмная вода.

— Только я не помню, до куда точно надо ехать, — призналась я.

— А вон же — Каналстрой! — Антон тыкнул пальцем в название на схеме. — Там должен быть канал, судя по названию.

— Не… — засомневалась я, — слишком близко к Дмитрову.

— Тогда нам до Большой Волги. Или на Соревнование! Или может в Темпы?

— В Драчёво, — хихикнул Витя.

— Это в другую сторону, Кис, — Антон посмотрел на Витю, как на ребёнка. — Видишь, веточка вправо уходит?

— Давайте в Запрудню? — предложила я. — Должно быть дешевле, чем до Волги, на три зоны ближе.

— Мы что, будем билеты покупать? — удивился Витя.

— А ты собрался с этим рюкзаком от контролёров бегать? В своих туфельках? — подколол его Антон.

— Для студентов билеты в полцены, — улыбнулась я Вите и потянула его в сторону касс.

Но местность в Запрудне не оправдала моих ожиданий. Канал рядом, конечно, был, только берег на нашей стороне очень резко уходил вниз. В таком месте ставить палатку нельзя — все вещи укатятся в воду. Противоположный берег на вид казался более пологим, но никакого моста через канал рядом не было. Поэтому мы решили пойти в другую сторону от железной дороги, где за небольшой деревней виднелся лес.

В магазине на станции мы купили десять сосисок и нарезной батон на вечер, а на завтра — пачку макарон-рожков и банку тушёнки. Ещё в наши рюкзаки поместились несколько огурцов и две полторашки негазированной воды.

Мы быстро прошли маленький посёлок, никого не встретив. В воздухе стоял запах осенней уборки огорода — сожжённые листья, перекопанная земля. Где-то за забором тарахтел мотоблок. Сельская грунтовка тянулась вдоль участков и закончилась прямо у леса. Дальше мы пошли по широкой тропинке — было видно, что здесь ходит много людей, у поваленных деревьев валялись пивные бутылки и чернели круги кострищ. Мне хотелось отойти подальше в лес, где люди бывают реже.

Мы шагали недолго, может полчаса. Под ногами шуршали опавшие листья. Я присматривалась к деревьям вокруг: вот от этой берёзы оторвали кусок коры, на костёр, наверное. Тут недавно упало большое дерево и его распилили на части, но всё уже утащили, только опилки остались и огромный пень с корнями. Кое-где среди лиственного леса попадались сосны, и я искала глазами упавшие ветки, чтоб под палатку для мягкости положить. Но сосны были старые, высокие, и нижние ветки у них начинались метрах в трёх над землёй, и те сухие, без иголок. А ёлок не было вообще.

Тропа постепенно исчезла, запах гари растворился в лесном воздухе. Теперь можно было дышать лесом — сладкий дух прелых листьев, землистой сырости и грибов. Мы с Витей шли, взявшись за руки, он галантно поддерживал меня, когда я перешагивала через поваленные стволы. Но руки приходилось постоянно расцеплять, чтобы обходить деревья.

Наконец мы нашли подходящую полянку между берёзами. Два кустистых орешника с одной стороны отгораживали нас от остального леса. Под них мы сложили свои рюкзаки. Парни взялись разводить костёр, а я достала из рюкзака палатку. Берёзы уже наполовину облетели, и их сухие листья лежали на земле плотным ковром. Я ногами сгребла листья в большую кучу и расстелила палатку прямо на ней. И никакой лапник не нужен.

У моей подруги всегда были самые крутые походные принадлежности. Вот и палатка оказалась очень современной. Я быстро пристегнула внутренний слой на длинные дуги каркаса. Накинула тент, вставила дугу тамбура и закрепила концы каркаса в кольцах в углах палатки. Не надо втыкать никакие колышки и тросики привязывать тоже не надо. Всё дело заняло у меня минут десять. Парни за это время только успели насобирать немного хвороста.

— Ты что, сломал дерево? — услышала я возмущённый голос Антона. Это Витя тащил большую ветку, на которой ещё были зелёные листья.

— Она уже сломанная была, я просто оторвал.

— Не будет гореть, если сырая, — улыбнулась я ему, как маленькому непонятливому ребёнку. Но Антон смотрел осуждающе.

— Нельзя так делать, Киса. Ты расстроишь Дух Леса, он будет зол.

— Какой ещё дух леса?

— Такой, — отрезал Антон и погрузился в разведение костра.

Витя недовольно фыркнул и пошёл искать ещё хворост. Я спросила Антона, есть ли у него нож. Давно заметила, что у парней всегда с собой ножик, особенно у тех, что выбирают себе непроизносимые клички. И не ошиблась. Антон молча протянул мне простой карманный нож всего с одним лезвием. Я взяла тонкую веточку из кучи на костёр и начала её обстругивать.

Я люблю сосиски. Их можно жарить на костре, насадив на палочку, а можно есть сырыми. Удобная еда, которую не противно есть холодной, если вдруг пошёл дождь и огонь не разведёшь. Не то что грызть сухие макароны или намазывать тушёнку на хлеб. Жареные на костре сосиски — это деликатес! Я закончила с палочкой для сосиски и выбрала ещё одну, с развилочкой, как буква «игрек». На ней будет удобно поджарить кусочек хлеба.

Вернулся Витя с брёвнами потолще. Посмотрел на меня и тоже взялся строгать веточку. У него был красивый швейцарский нож с белым крестом на красной рукоятке. Мне было приятно, что у моего возлюбленного нож круче, чем у его друга.

Стемнело быстро, но наш костёр уже горел. Мы почистили сосиски от целлофановой оболочки и насадили их на палочки. Сосиски подгорали, покрывались чёрной корочкой, но мне так даже больше нравилось. Запах еды и треск костра создавали уют в небольшом освещённом пространстве полянки. Я сидела на коврике-пенке, а Витя стоял напротив меня, почти сливаясь с темнотой в своей чёрной одежде, и блики костра красиво подсвечивали его гладко выбритое лицо. Я жевала сосиску и любовалась им.

Антон быстро доел свою часть еды и достал из рюкзака длинную прямую палку. Он постучал палкой о бедро и поднёс её к губам. Флейта, догадалась я. Никогда ещё не слышала флейту в лесу. Обычно в походе у кого-то обязательно найдётся гитара, и я немного расстроилась днём на вокзале, когда поняла, что ни у кого из моих спутников не торчит за спиной гитарный гриф. Но флейта в тёмном лесу зазвучала очень подходяще. Антон сел прямо на землю и заиграл незнакомую мне мелодию. Может, это была классика, а может что-то из той музыки, которую я не слушала. Я бы хотела спеть что-нибудь из Короля и Шута или Гражданской обороны. Но раз у нас только флейта — всё лучше, чем сидеть в тишине.

Так мы и сидели какое-то время. Переглядывались с Витей, улыбались друг другу, крутили сосиски в огне. Вдруг Антон прервал свою трель и показал пальцем куда-то в темноту.

— Глядите! Там глаза светятся!

— Какие глаза?! — я вздрогнула от неожиданности. Посмотрела, куда он указывал, но ничего не увидела.

— Наверно, это рысь пришла на звук. Я слышал, что флейта их привлекает.

— Тогда убери её подальше, не хватало нам тут рыси! — злобно сказал ему Витя.

— Да какая в Подмосковье рысь, вы чего! Они тут не водятся, — сказала я, вспоминая энциклопедию флоры и фауны средней полосы.

— Ты уверена? — спросил Витя.

— Я ни разу не встречала в походе рысь.

— Смотрите, они двигаются, — Антон снова указал куда-то в темноту.

— Где? Ничего не вижу!

Я обошла костёр и присела рядом с Антоном, чтоб смотреть с той же точки, что и он. И тогда я тоже заметила в кустах, метрах в пяти от нас, два маленьких отблеска костра.

— Это Дух Леса. Он расстроен, что ты сломал то дерево. Я пытался задобрить его музыкой, но видимо ему не понравилось.

— Опять ты за своё! — злился Витя. Ему не нравилось быть виноватым.

Он встал рядом со мной и посмотрел в том же направлении. Мы все замерли и замолчали, стараясь что-то разглядеть в тёмном лесу. Костёр почти прожевал весь наш тонкий хворост и затухал. Глаза в кустах двинулись вправо, не приближаясь, а как будто обходя нас по кругу.

— Да это же кошка! — вдруг поняла я. — Наверно, из деревни прибежала.

— Откуда ты знаешь?

— Смотри, как низко от земли эти глаза, это что-то маленькое. А рысь больше кошки.

— Да, точно, — согласился Антон. — Учуяла сосиски и прибежала.

— Ну вы и походники! Тоже мне, кошки испугались! — сказал Витя и кинул в кусты кусок своей сосиски. — На, киска, поешь, нам не жалко.

Глаза тут же исчезли. Наверное, испугались упавшего в кусты кусочка.

— Зря ты её прикармливаешь, — заметил Антон. — Ночью придёт искать, что тут ещё поесть. И может привести друзей.

— Ну и пусть приходит, это последние две сосиски, у нас нечего больше есть. Не будет же она тушёнку открывать.

Я было испугалась этой дурацкой кошки, но теперь стало смешно от собственного страха. Какая ещё рысь, что за чушь? Я достала из рюкзака термос и налила чай — уже чуть тёплый.

Антон снова заиграл на флейте, я даже узнала мелодию из «Добрых дел мастера» Сплина, но петь под флейту было странно. Мы с Витей сидели рядышком на моей пенке, и больше всего мне хотелось забраться уже в спальник вместе с ним. Прижаться к нему, поцеловать в шею, почувствовать его руки на себе. Оставалось только потушить костёр.

Я достала фонарик, налила в железную кружку немного воды и отошла в кусты, чтоб пописать и почистить зубы. Парни в это время тушили угли «по-пионерски» и ржали. Фонарик погас раньше, чем я успела дочистить зубы, и я мысленно выругалась на дурацкие дешёвые батарейки. Но глаза быстро привыкли к темноте, я подняла голову и между веток деревьев увидела звёзды на небе. Романтика.

Мы залезли в палатку, я посередине, Витя слева, а Антон отполз вправо к самому краю палатки. Посмеялись про то, от чьих носков воняет больше. Моё сердце билось в предвкушении близости. Присутствие Антона меня совсем не смущало. Что он, не видел что ли, как люди целуются? Мы ему точно ничего нового показать не сможем.

Спальник моей подруги непривычно пах чужим стиральным порошком. Я сняла джинсы и залезла внутрь. Уже в спальнике я стянула с себя толстовку и осталась в одной футболке. Положила свою одежду под голову в качестве подушки. Витя нырнул рядом, тёплый и жилистый, в майке и трусах-плавках.
В спальнике было ещё много свободного места, он был рассчитан на взрослых людей, покрупнее, чем мы.

От каждого нашего движения спальник громко шуршал, и через несколько минут Антон недовольно проворчал:

— Вы там спать будете, голубки?

— Возможно, — ответил ему Витя.

— Ну ты буди, если помощь понадобится, — и Антон отвернулся, звякнув застёжками своего спальника.

В нашем с Витей спальнике быстро стало жарко. Или не быстро — я не знала. Когда тебе восемнадцать и ты в палатке с возлюбленным, кажется, что ночь может продолжаться бесконечно. И вдруг Антон шёпотом произнёс:

— Эй вы, тсссс!

— Мы что, мешаем тебе? — ответил Витя. Я слышала самодовольный тон в его голосе. Надо было Антону тоже позвать с собой девушку. А то он нервный какой-то.

— Тсссс, послушайте!

Шёпот Антона звучал тревожно. Я отвернулась от Вити и попыталась дышать тихо, и слышала, как Витя тоже пытается успокоить дыхание. В полной темноте не было видно ничего. На палатку упал лист, сухо стукнул по тенту и скатился вниз — такой привычный походный звук.

— Слышите? — всё так же шёпотом спросил Антон.

— Это лист упал, — ответила я, но тоже шёпотом.

— Да нет! Там шаги! Слушай лучше!

Какие шаги среди ночи, подумала я. Но не успела додумать эту мысль до конца, а сердце уже заколотилось от страха. Я прислушалась. Вот снова лист упал на палатку, вот зашуршали ветки от лёгкого ветерка. Не может в лесу быть никаких шагов в такое время, мы же не на дороге палатку поставили. Я уже хотела сказать это вслух, но тут я услышала. В ночной тишине леса, где-то не близко, но отчётливо прозвучали несколько ритмичных шуршаний.

Шурх-шурш, шурш-шурх.
Пауза.
И снова:
Шурш-шурш, шурх-шурх.
И опять тишина.

— Слышали?

— Да! Говори потише.

— Я и так тихо!

— Кто это?

— Откуда я знаю?

— Может оно уйдёт?

Мы снова затихли, я прильнула к Вите теперь уже не от страсти, а от страха. Вспомнила про его нож. Надо положить его поближе.

— Где твой нож? — шепнула я ему на ухо.

— В кармане, щас достану.

— Нет! — я резко прижалась к нему. — Не шевелись!

Шаги послышались снова, как будто более отчётливо. Оно приблизилось.

Шурх-шурш, шурх-шурх.

Что бы это ни было, оно не торопилось.

Возможно, не хотело нас разбудить. Антон медленно и почти беззвучно пошевелился в своём углу. Наверное, тоже достал свой нож. А у меня ничего нет с собой, и даже фонарик сел. Можно ли защититься он нежданных гостей двумя перочинными ножами в темноте?

Я неподвижно лежала на спине и, не моргая, смотрела в окружающую меня сплошную черноту. Никаких контуров деревьев или кого угодно ещё я не могла разглядеть через матерчатые стены палатки. Если это человек ходит вокруг, то у него должен быть фонарик. Он бы светил себе под ноги, и мы увидели через палатку этот свет.

Но что если он пробирается наощупь, поэтому и идёт так медленно. Специально не хочет, чтоб мы его заметили по свету.

Шурш-шурх, шурх-шурш.

Пауза. Ещё ближе.

Если он уже увидел нашу палатку, то ничего не мешает ему подойти и открыть её. Может, он как раз ищет, где вход. Или он может разрезать её ножом. Или просто палкой ткнуть. А вдруг это охотник и у него есть ружьё? Тогда он может выстрелить в нас! Чуть живая от этих мыслей я почти перестала дышать.

Но со мной же парни! Они должны быть смелее! Может им не так страшно, как мне. Стараясь не дотрагиваться до ткани спальника, чтоб он не шуршал, я нащупала Витину ладонь и сжала её. Он не пошевелился.

Шурх-шурх.
Пауза. И снова, слева:
Шурх-шурх.

Если это человек, его шаги были бы громче. Веточки ломались бы под его ногами. Он бы громко дышал, мужчины всегда громко дышат. Но я не слышу ничего, кроме этого шуршания. Кто же это, если не человек?

Шурх-шурх.
Как будто удалилось. А потом снова, ближе:
Шурш-шурш.

Если кто-то ходит вокруг нашей палатки, значит он и так знает, что мы в ней. Возможно, он наблюдал за нами, ещё когда мы ложились спать. Смотрел из кустов, в которые я ходила пописать. Он мог быть уже близко! Мог схватить меня прямо там! А может он и раньше за нами следил, пока мы ели сосиски.

Шурх-шурх.
Пауза.
Шурх-шурх.

Сосиски! Наверно, это та же кошка, которая приходила на запах! Это кошка ходит вокруг нас! Я прислушиваюсь, чтоб убедиться, что это именно звуки кошачьих шагов. Но я никогда не слышала раньше, с каким звуком ходит по осеннему лесу кошка. А с каким звуком ходит по лесу человек?

Шаги стали ещё громче, значит ближе. И теперь они явно доносятся справа. А может быть, если я сейчас закричу, этот, кто бы то ни был, испугается и уйдёт? А если Антон, как ни в чём ни бывало, встанет, откроет палатку и выйдет пописать, как будто мы тут ничего не слышали и не лежали, боясь пошевелиться? Но страх подпитывал сам себя, и я боялась даже произнести вслух свою догадку про кошку.

Шурх-шурх.
Пауза.
Шурх-шурх.

Звучит почти у моих ног. Тонкая ткань палатки разделяет меня и неизвестно что. Оно обошло нас по кругу. Зачем оно ходит тут? Сколько ещё оно будет кружить? И что потом?

— Это дух леса, — прошеплат Антон. — Он пришёл за тобой, Киса, потому что ты сломал то дерево. Ты должен выйти к нему.

Витя ничего не ответил. Я бы тоже ничего не ответила на такую глупость. Сам выходи, если такой смелый.

Шурх-шурх.
Без паузы:
Шурх-шурш,
Шурш-шурх.
Пауза, и вот слева:
Шурш-шурш,
Шурх-шурх.

Их стало двое. Они снова обходят нас вокруг. Они нас окружают. Мои голые ноги в спальнике дрожат, к ужасу добавился холод. Спальник ни от чего меня не защитит. И палатка не защитит. Если они нас убьют, я никогда не смогу отдать подруге её спальники, рюкзак и палатку. И неизвестно, найдут ли нас? И останется ли от нас что-то, что находить? И когда начнут искать? Дома я сказала, что мы едем на турбазу в Яхроме. Надо было и правда ехать на турбазу, а не в этот долбаный лес. Там вокруг нас хотя бы люди были, другие походники. Но кто ходит вокруг нас сейчас? Разве не людей я боюсь?

Шурх-шурх.
Пауза.
Шурх-шурх.

И вдруг тишину прорвал громкий резкий звук. Не писк и не вой, не лай и не мяуканье. Чёрт знает что! Кошки так не орут. И люди тоже. Но кто же тогда? Может быть так разговаривают пришельцы? Я ещё не умерла от страха, но если увижу пришельца, то ему даже не придётся меня убивать. Вот кого я боюсь больше людей.

— Это рысь! — прошептал Антон. — Так кричит рысь.

Пусть лучше это будет рысь, а не пришельцы.

— И что нам делать? Она опасна? — заговорил Витя.

— Ну да, рыси довольно большие, могут напасть на человека.

— А их там две!

— Может даже больше.

— Тогда лучше не вылезать?

— Они, наверное, за нашим мусором пришли. Надо было его на дерево повесить. Сейчас по всему лесу его раскидают, — с сожалением прошептал Антон. Неужели он может переживать за разбросанный мусор?

Это рысь, подумала я. Очень большая дикая кошка. Не инопланетянин и не таинственный человек, с неясными намерениями бродящий вокруг палатки. Это рысь, повторяла я себе, чтоб стало не так страшно.

— А может, если вылезти и пошуметь, они сами убегут? — спросил Витя.

— Ну вылезай, смельчак.

Шурх-шурх,
Шурх-шурх.

Звук повторился где-то справа. Они ещё раз обходят нас по кругу.

— Может, они скоро уйдут?

— Съедят наш мусор и тогда уйдут.

Никто не торопился выходить наружу.

Не знаю, сколько мы так пролежали молча. Звуки удалялись и снова приближались. Я пялилась в потолок палатки, и наконец он стал чуть светлее, чем всё, что лежало внизу. Значит это рассвет. При свете уже не так страшно. Дикие кошки — это ночные животные, сейчас они уйдут. Это же дикие кошки.

— Светает, — прошептала я, но горло пересохло, и я сама себя не услышала. Сглотнула слюну и повторила. — Светает.

— Да.

— Скоро они уйдут.

Кажется, после этого я наконец провалилась в сон.

Проснулась я от шевеления справа и сердце снова забилось в испуге. Я раскрыла глаза, в палатке уже можно было различить спальники и лежащий в ногах рюкзак. Антон вылезал из своего спальника и заметил мой взгляд.

— Я поссать, — тихо сказал он и расстегнул тамбур палатки.

Холодный утренний воздух пробрался внутрь. На рассвете всегда холоднее, чем ночью. Я обняла Витю, чтобы согреться, он ровно дышал во сне. Антон вернулся и никто его там не съел, никаких пришельцев и диких животных снаружи нет. Закрыл тамбур и залез в свой спальник. И я снова заснула.

В какой-то момент сквозь сон я почувствовала, что мочевой пузырь наполнился и надо бы вылезти пописать. Но у меня совершенно не было сил шевелиться. Я наконец согрелась, рассветный холод отступил, наверное, уже утро. Я легла на бок, чтоб ничего не давило на мочевой пузырь, спиной прижалась к тёплому Вите и постаралась поспать ещё. В следующий раз меня разбудил звук открывающейся молнии тамбура палатки прямо над моей головой. Вот вылез наружу Антон, вот за ним мой спальник покинул Витя. Мочевой пузырь настаивал, что и мне надо вставать.

— А что это там висит? — услышала я громкий Витин голос.

Ночной страх мгновенно вернулся и захватил меня, как будто и не отпускал. Воображение тут же нарисовало мне распятые на ветвях куклы вуду, две в виде мальчиков и одна в виде девочки. Я высунулась из палатки.

— Что там висит, где? — закричала я.

— Да это я повесил, когда поссать выходил, — спокойно ответил Антон, — там мусор наш.

И правда, на почти облетевшем орешнике висел целлофановый пакет, ручками привязанный к ветке. В пакете виднелся недоеденный хлеб и ярко-красные оболочки от сосисок.

— То есть они ничего не раскидали?

— Видимо, нет, — пожал плечами Антон.

— А зачем же они тогда приходили?

Мой вопрос повис в воздухе.

Парни снова развели костёр, но он горел неохотно. Всё отсырело за ночь, как будто был дождь. Хотя я не слышала стука капель о палатку. Возможно, утром был туман, но уже рассеялся. Пахло сыростью и гнилью. Небо затянуло, и в лесу стало совсем не так радостно, как вчера, в тёплый солнечный день.

В котелке мы подогрели воды, но она никак не хотела закипать. Макароны слиплись, но так и не сварились. Мы вывалили в них банку тушёнки. Еда быстро остыла и рожки покрылись некрасивым слоем серого жира. Мне не хотелось есть, и парни съели почти всё на двоих. А я доела огурцы.

Складывать палатку моей подруги было даже проще, чем раскладывать — всего-то вытащить дуги и свернуть. Надо будет просушить её дома, прежде чем отдавать, чтоб плесень не завелась. Теперь большой рюкзак взял Антон, Витя взял его вещи, а я — Витины конспекты, или что там у него было. И мы пошли обратно. Я устала так, будто мы всю ночь пили пиво и пели песни у костра, встретили рассвет и ещё хвороста насобирали. А что мы делали вместо этого? И сколько на самом деле поспали?

Лес казался печальным. Все листья, вчера горевшие желтизной на ветках и на земле, стали коричневыми и тусклыми. Бабье лето кончилось очень резко. Я застегнула куртку, чтоб лесная сырость не пробралась под одежду. Ещё не хватало простудиться.

Я шла впереди, как будто вела парней за собой, хотя не была уверена, что иду правильно. У меня не было компаса. За шуршанием листьев я не слышала звуков электричек или шоссе. Солнца не было. В голову полезли истории о грибниках, которые заблудились в подмосковном лесу. Раньше я смеялась над ними, но вдруг стало не смешно. Сколько ещё можно идти, прежде чем начинать паниковать?

Парни спокойно плелись за мной и обсуждали общих знакомых, которых я не знала. Витя вдруг сказал не в тему:

— Мы бы увидели следы, если бы это были рыси.

— Какие ты следы на сухих листьях увидишь? — возразил ему Антон.

— Вот я и говорю, не было никаких следов. Это просто кошки из деревни ближайшей, убежали и шастают по лесу.

— Да, такое бывает, — согласился с ним Антон, — дачники на лето завели кошку, а теперь уехали и оставили. И она ищет себе еду сама.

— А я что говорю! А то напридумывал вчера — дух леса, рыси! Просто кошек испугались, дурачьё.

Тут я увидела вчерашнюю тропинку, по которой мы шли от деревни. Теперь уж выйдем. До самой станции я не слушала разговоры сзади и мысленно составляла список того, что буду всегда брать в поход. Свежие батарейки в фонарике. Треники, чтоб в спальнике теплее было. Ножик свой собственный надо наконец завести. Ещё обязательно надо, чтоб был кто-то с гитарой, и никакой флейты. Может, самой пора научиться играть? И, пожалуй, никаких больше малознакомых людей. Даже если я в них влюблена.