Просто держать за руку

Ира бежала, лёгкие разрывались от недостатка воздуха, острые камни пропарывали босые ноги быстрее, чем те заживали. Ира бежала, не оглядываясь. Она не была уверена, что бежать необходимо. Она не знала, гонится ли кто-то за ней. Нужно ли вообще гнаться за кем-то, кто бежит в ту сторону? Кто-то будет останавливать тех, кто сам себе делает хуже? Но это был её единственный шанс, и упустить его Ира не могла. Она с силой проталкивала воздух в лёгкие и бежала-бежала-бежала. Проносилась мимо замерших в удивлении охранников и прохожих — не случайных, конечно.

Впереди показалась огромная цифра семь, ржавая и покосившаяся, но всё ещё заметная и пугающе яркая на фоне сизого неба. Того, что было здесь вместо неба. Ира невольно растянула губы в улыбке и шумно выдохнула. Уже близко.

Нога соскользнула, но Ира не остановилась, кривя губы, когда голеностоп прошибало острой болью, пока не прошло. Сбоку от горной тропы раскинулся лес, — Ира старалась не смотреть. Громкие, неприятные звуки были более чем красноречивы. Ира бежала уже долго и точно смогла усвоить: куда бы она не попала в итоге, там будет нечто ужасное. Будь то лес или болото, гора или пустыня, река или сад — всё в этом месте существует с единственной целью: причинить страдания.

Душно пахнуло металлом. Ира добежала до горной речушки, бросилась вброд — по колено обожгло кипятком. Ира не останавливалась. Не поворачивалась туда, где речушка обращалась широкой заводью. Старалась не слушать. Старалась не думать, что ждёт её саму. Она должна быть там. И она бежала.

Конечно, поначалу Ира пыталась решить всё если не по-хорошему, то хотя бы хитростью.

Тогда Ира ещё была Ириной Семёновной, ещё не привыкла ни к помолодевшему виду, ни к подходящему внешности имени. Шутка ли, за восемьдесят было, когда время пришло, а тут снова выглядишь лет на тридцать, глаза видят, уши слышат, суставы не ноют — красота. Ирина Семёновна поначалу удивилась: никогда особо не верила, а тут нате вам. Огляделась: увидела алые скалы и тёмное небо. Это удивило её чуть меньше, верить не верила, в церковь не ходила, куда ж ей ещё теперь?

Ирина Семёновна отстояла мучительно длинную очередь в регистратуру, и уставшая девушка махнула ей рукой на табличку с надписью «Лимб». Ирина Семёновна только удивлённо посмотрела в ответ.

— Женщина-а-а, ну не задерживайте очередь. Вы были хорошим человеком: да, не верили, но зла не делали, детей вырастили, мужа любили, а потом терпели, работали, котам вот помогали. Идите и скорбите в тенёчке, или что вы там делаете, — не выдержала девушка, и Ирина Семёновна ушла.

Бродить по месту, куда её отправили, Ирине Семёновной даже нравилось. Ни цели, ни смысла, зато ни проблем, ни ответственности; никто не требует отчётов, никто не зовёт помочь с уроками или посидеть с внуками. Было спокойно. Ирина Семёновна ещё пару раз подходила к девушке в регистратуре. Так она узнала, что с детьми всё хорошо, а муж тоже внизу, а ещё — что муж ей изменял, да к тому же подворовывал с завода, а наворованное пропивал или проигрывал. Ирина Семёновна даже не расстроилась: первое знала, о втором догадывалась. Спросила про лучшую подругу, Ольгу Борисовну — Олечку, как звала её Ирина Семёновна не один десяток лет.

— Пока там, — ответила девушка-из-регистратуры. — Но скоро. И к нам. Туда, пониже.

Ирина Семёновна — уже просто Ира — поделилась с девушкой вишней, которую сама собрала с чахлых деревьев, чтобы придать своему существованию хоть какой-то смысл. Вишня была мелкой и кислой, но девушке понравилась. Ира вздохнула. Девушка понимающе посмотрела на неё и аккуратно выплюнула косточку в ладонь.

Олечка была замечательной. И по отношению к подруге, и сама по себе как человек. Работа у неё была важная, сложная, нервная, с людьми — но даже так никто и слова плохого от неё не слышал. Когда-то выписывала профессиональные журналы, потом освоила онлайн-библиотеки, всё для того, чтобы хорошо делать своё дело. Когда Ира приходила в себя перед тем, как случилось всё, что она видела, — это Олечка, маленькая, сухонькая, в огромных очках, щурящаяся в смартфон. Ира знала, что недолго осталось. И Олечка знала, взяла редкий отпуск и сидела: в одной руке телефон, а другой держала руку Иры.

Олечка всегда держала её за руку, когда Ире это было нужно. Когда она нервничала перед поступлением, тряслась и не могла зайти в экзаменационный кабинет. Когда она думала, что нашла свою любовь, а потом разлюбила и пряталась у подруги под угрозы убить из-за двери. Когда она волновалась из-за первого ребёнка. Когда она рыдала, узнав, что муж ей уже год как изменяет. Когда её сократили, и когда не взяли на новую работу. И когда наконец-то взяли. Когда она вдруг поняла, что состарилась, и долго не могла этого принять.

Ира не знала, как у Олечки это получалось. Работы много, отгулов мало, — но вот как-то да выходило. У мужа не выходило, у дочерей через раз получалось, а Олечка могла, пусть не сразу, пусть после работы, пусть на несколько часов, пусть уснувшая в кресле через десяток минут разговора, — но Олечка была рядом. А ещё у Олечки был секрет. Из-за этого секрета Олечка не вышла замуж; какое-то время думала об этом для родителей и соседей, но потом плюнула и не стала. Отношения у Олечки были, но это тоже был секрет. Ира иногда спрашивала: вдруг Олечка дружит с ней из-за этого секрета; честно говорила, иногда с тревогой, иногда с сожалением, что у неё таких секретов нет, а Олечка смеялась и отвечала, что умеет дружить. И вот теперь Олечка попадёт «пониже». Тоже из-за него, — секрета.

В тот момент Ира решила, что как бы плохо ни было, она должна держать Олечку за руку. Просто держать за руку.

Ира стала ходить в регистратуру как на работу. Сначала просто носила девушке вишни и мушмулу в надежде на благосклонность.

— А что я поделаю? — закатывала глаза девушка. — Тут вам не магазин: хочу беру, хочу меняю.

Потом Ира попыталась добиться своего официально.

— Я поняла, что мне нельзя быть тут. Нужно срочно отправить меня в место, более подходящее такому ужасному человеку, — с притворной печалью заявила Ира одним всё таким же сизым днём.

— И почему же? — даже заинтересовалась девушка.

— А я из этих, — торжественно объявила Ира и подмигнула. Потом подумала, окинула девушку старательно голодным взглядом и облизала губы. — Я раскаиваюсь, но этого явно недостаточно, поэтому я готова принять наказание.

Девушка рассмеялась.

— Ира-Ира, не умели вы никогда обманывать, так и не стоило начинать. — Девушка достала из ящика стола папку и лениво её пролистала. — Из каких бы вы ни были, мы бы знали, и вас бы отправили не сюда, а куда-то на седьмой — в пустыню, если мне память не изменяет. — Девушка махнула в сторону, Ира внимательно проследила за её жестом. — А у вас всё проще некуда: влюбились в одноклассника, потом ещё в одного, потом в одногруппника, затем вышли замуж за друга соседа, а потом никого не любили в романтическом смысле. Так что не надо тут.

Ира покраснела.

Когда Ира подошла к знакомому столу в очередной раз, девушка сказала только:

— Она здесь.

И Ира побежала.

Теперь Ира была почти у цели. Ноги обжигал раскалённый песок. Чем дальше она бежала, тем сильнее накрапывал огненный дождь. И вскоре показались люди. Их было много, но Олечку Ира заметила сразу: та измученно сидела, вздрагивая от боли. Пробежала мимо изумлённого охранника, пропетляла вокруг других страдальцев и с разбегу упала на колени, под мерзкое шипение кожи обеими руками хватая Олечку за ладонь. Та изумлённо распахнула глаза, сначала непроизвольно улыбнулась, а потом глянула с ужасом и грустью. Но Ира лишь продолжала сжимать её руку.

По спине барабанил обжигающий дождь, моментально оставляя медленно заживающие выжженные рытвины. Как же ей было всё равно! Она добежала, — вот что важно. Ира лишь уткнулась лбом в свои руки, меж которыми так и осталась ладонь подруги, и закрыла глаза.

Она не видела, не знала, ей только кажется или раскалённый песок вокруг них с Олечкой действительно обернулся цветущим лугом, а кипящий ливень — лёгким летним дождём.