Литература по Эйлеру: от формул к формам

Конакова тянуло к новизне и авангарду с детства. Он вспоминает, как ходил в школу, прицепив к одежде прищепки. Однажды даже нашёл на «толкучке» — рынке с подержанными вещами — жёлтую кофту, как у Маяковского. «Я был тогда низенький и совсем на него не похож, — смеётся Конаков, — но старался передать дух. Мне удавалось создавать атмосферу поэтического скандала. Хотя эта игра в школе провинциального города смотрелась довольно жалко».

Конаков признаётся: его творчество во многом сформировалось под влиянием Ухты — города, окружённого тайгой, занесённого снегом, с редкими, но завораживающими запусками ракет с космодрома Плесецк, с северным сиянием и странными огнями в небе. Всё это рождало у подростка ощущение чудесного, почти потустороннего. 

Позднесоветские журналы подливали масла в огонь: снежные люди, НЛО, биополя — всё это казалось не просто фантастикой, а частью повседневной жизни. Этот опыт вдохновил Конакова на создание книги-исследования «Убывающий мир: истории „невероятного“ в позднем СССР» — рассказа о том, как в рациональной стране миллионы верили в летающие тарелки, экстрасенсов и другие загадки.

Книжный выбор Алексея определялся «репертуаром» местной библиотеки. В семье Алексея изучали научную литературу, выписывали журналы и играли в шахматы. Серьёзным соперником Конаков считал дедушку. «Будучи мальчиком шести лет, я горько плакал, когда проигрывал», — с улыбкой вспоминает Алексей.

В один момент интерес к шахматам угас, но позже вернулся благодаря прессе. Родители Алексея хранили подшивку журнала «Наука и жизнь» за 70−80-е годы. Почти в каждом номере была шахматная рубрика с описанием стратегий и манёвров. Воспитанный «в духе советского милитаризма», играя в «Зарницу», «Парад Победы» и «войнушку», он воспринимал шахматы как интеллектуальную битву. Примерно через год чтений Конаков решил заняться делом всерьёз — вступил в шахматный клуб. Там он провёл два-три года до переезда. Этот период Конаков вспоминает как один из самых светлых в жизни.

Конаков считает, что если бы не уехал из Ухты, то, возможно, продолжил бы ходить в клуб. В Санкт-Петербурге шахматы отошли на второй план. Многие годы ему хотелось вернуть «чувство детского восторга». Его Алексей реанимирует позже в романе «Табия тридцать два».

Отрочество и юность позади. Впереди — миттельшпиль. Начиналась эта литературная партия, как у Гоголя, с неудачи. Алексей поступил в Санкт-Петербургский политех и, будучи увлечённым поэзией, сразу направился в «толстые» журналы «Звезда» и «Нева». Стихи не приняли — сказали, что они слабы. После короткого разочарования Конаков вошёл в литературу с другой стороны — стал критиком. В том числе он хотел разобраться в современной поэзии.

По мнению Конакова, сегодня критика — один из самых простых входов в литературу.

По словам Конакова, в работе критика важны внимание к тексту, желание понять, почему книга вызывает те или иные впечатления, а также минимальная культурная осведомлённость. «Лучший способ учиться — читать работы других литературных критиков», — отмечает он. Алексея впечатлили книги «Расставание с нарциссом» и «Памяти пафоса» российского писателя и эссеиста Александра Гольдштейна.

«Важно понимать контекст издания: для „Урала“ интересны уральские авторы, для „Дня и ночи“ — красноярские темы. Статью о Борисе Рыжем я отнёс в „Знамя“, где его ценят и помнят. Начинающему критику стоит учитывать нюансы и проявлять искренний интерес к предмету — это важнее формальностей и ошибок, которые всегда простят, если видна увлечённость», — считает Конаков.

Суть эксперимента — показать, как идеология проникает в речь и как язык формирует мышление. За основу Конаков взял классический жанр — роман, но добавил туда элементы фантастики и детектива, а также поместил действие в 2080-е. «Чтобы идеологические сдвиги стали восприниматься как норма, нужно около двух поколений. С родителями мы ещё находимся в диалоге, а с бабушками и дедушками — уже нет. Поэтому, начиная с 2022 года, я прибавил 50 с лишним лет — за это время люди успеют забыть прошлое и принять новый мир как естественный и неизменный», — поясняет автор.

Конаков не считает себя профессиональным писателем, так как зарабатывает на жизнь будучи инженером-гидроэнергетиком на одном из предприятий в Санкт-Петербурге. Литературные и исследовательские опыты он проводит в свободное время. Образ писателя и вовсе вызывает отторжение. По его мнению, это либо советский автор-конъюнктурщик с дачей в Переделкине, либо выпускник школы креативного письма, влюблённый не в литературу, а в «образ самого себя как писателя».

В шахматах так называют завершение партии, но «игра» Алексея Конакова продолжается. Из ближайших проектов — книга-исследование позднесоветской литературы, в центре которой окажутся малоизвестные, но яркие фигуры. Например, Леон Богданов — писатель, который наблюдал за погодой, землетрясениями и чаепитиями, делая пометки в тетради. Его тексты публиковал самиздатовский журнал «Часы». Ещё один герой — астрофизик Викторий Шварцман, мечтающий найти сигналы внеземных цивилизаций. «Эти персонажи, на первый взгляд разрозненные, на самом деле связаны духом времени — тем, что я называю „странным социализмом“. Исследование как раз об этом», — говорит автор.

В отдалённой перспективе у Алексея — идея написать кулинарную книгу о супах: «У нас плохо понимают, что такое суп, как его готовить и зачем он вообще нужен. Я люблю кулинарные книги, особенно старые, — в них есть и стиль, и история, и культура. Хочется возродить жанр и вернуть ему литературную глубину, которой не хватает современным утилитарным изданиям», — рассказывает Алексей.

В свободное от работы время Конаков жонглирует. Для Алексея это не только цирковое искусство, но и математическое действие, «источник глубоких смыслов и сюжетов». «Если вы человек, склонный к тревожности или дефициту внимания, то попробуйте научиться жонглировать простейшую фигуру — каскад тремя шарами. Это успокоит и стабилизирует психику», — отмечает он.

Алексей начал жонглировать из любопытства ещё в студенчестве, когда материалов и учебных пособий было немного. Позже узнал о разнообразных фигурах и комбинациях, которые можно менять с помощью рук, ног, головы и шеи. «Это чистая математика, напоминающая танец или фокус. Хотя сейчас сложно найти свободное время, жонглирование — отличный и доступный способ отвлечься и развиться», — говорит Конаков.

В последнее время Алексей вернулся к традиционным литературным формам: «С возрастом — мне почти 40 — стал ценить классические романы, которые дают ощущение уюта и надёжности. Это, думаю, проявление „старческого“ темперамента в отличие от молодости, которая смеётся над стабильностью и традициями. Раньше я читал только авангард и эксперимент, теперь же классика занимает всё больше места в моих интересах».

По мнению Конакова, сегодня ситуация с жанрами и формами литературы неоднозначна: одни считают роман актуальным, другие — устаревшим и призывают к гибридным формам и экспериментам. Алексею это напоминает переход к импрессионизму в живописи после изобретения фотографии. Тогда реализм утратил смысл, и художники сосредоточились на цвете, форме и фактуре.

По его мнению, литература находится в аналогичной точке. Простое сочинение романа уже недостаточно: нейросети справятся с этим лучше и быстрее: «Нейросеть — талантливый имитатор, она повторяет уже существующее и пока неспособна на настоящие филологические эксперименты или новое слово. Поэтому она превосходит большинство писателей, работающих по шаблонам, но не сможет превзойти тех, кто создаёт нечто новое на уровне языка и формы».

По мнению Конакова, автор текстов должен экспериментировать со стилем, даже если пишет для широкой аудитории.

Конаков считает, что сегодня не существует единого мнения о критике. Одни считают, что обратная связь должна быть жёсткой — чрезмерная похвала приведёт к застою. По мнению других, нужно поддерживать и вдохновлять авторов, а суровая критика станет демотиватором.

Алексей отмечает, что рецензенту полезно находиться вне литературных кругов, чтобы избежать эмоциональной предвзятости из-за личных связей. Лучше общаться с площадками в онлайн-формате и читать авторов дистанционно.